Любимец женщин - Страница 11

Несмотря ни на что, я нашла в себе силы оторваться от окна и покинуть спальню. Завернутая в простыню, с туфлями в руках я направилась во двор, чтобы забрать свою одежду, которая уже наверняка должна была высохнуть. Фермер у горна даже не взглянул в мою сторону Весь лоснящийся от пота, он лупил и лупил, высекая снопы искр, и время от времени, словно отвечая на какую-то донимавшую его мысль, издавал свое забавное горловое бурчание.

ЭММА (7)

Ближе к вечеру фургон был наконец готов к отъезду - правда, без ветрового стекла и правой дверцы, которую пришлось оторвать.

Венсан расплатился с фермером деньгами моего мужа. Он с решительным видом сел за руль, и тут я поняла, что он взял меня с собой не в качестве водителя, а в качестве заложницы. Впрочем, в том состоянии, в каком была я, это открытие уже не могло меня огорчить. Даже если бы он признался, что у него никогда не было бабушки, я и тогда не открыла бы рта.

Весь остаток пути до полуострова он почти не разговаривал со мной, разве что советовал придвинуться к нему поближе, потому что с моей стороны дверцы не было и он опасался, как бы я не вывалилась на очередном ухабе. Я не шевелилась. Порывы горячего воздуха трепали мне волосы и глушили все остальные звуки. У меня было такое чувство, что они отмывают меня от всего.

Перед мостом мы остановились. Солнце било в глаза. Заставы не было видно, однако Венсан все же забрался внутрь фургона и достал ружье, которое прятал в одном из ящиков. Мне пришлось снова сесть за руль. Он сказал мне:

- Я знаю, что не дает вам покоя, Эмма. Главное, чтобы из-за этого вы не наделали глупостей.

Это была просьба.

Пролив мы пересекли, никого не встретив. Сразу же после этого он приказал мне оставить главную дорогу, по которой мы ехали сюда позавчера, и свернуть на ту, что идет вдоль океана. На велосипедах по домам разъезжались купальщики. По обочине в лагерь отдыха возвращалась колонна детей - молчаливых, притомившихся после игр на свежем воздухе.

Мы остановились посреди дюн, над обезлюдевшим пляжем. Вышли на песок. Венсан, снимая мокасины, попросил меня подождать его - он хотел разведать местность. Я смотрела, как он в тенниске и брюках, выглаженных фермершей, идет к желтым скалам, в которых я часто играла в детстве и которые, Бог весть почему, называли Морскими Коронами. Быть может, он попросил меня подождать с единственной целью оттянуть момент, когда я пойду за жандармами. А может, он, напротив, давал мне последнюю возможность сказать им, что я убежала. Задаваться этими вопросами мне не хотелось. Я осталась его ждать.

Когда я, сидя на дюне в своем подвенечном платье, увидела, как он возвращается, солнце было уже красным шаром у самого горизонта и казалось, будто во всем мире не осталось никаких иных звуков, кроме криков чаек и рокота прибоя. Венсан опустился на песок рядом со мной. Надевая мокасины, он сказал мне, возбужденный, с горящими глазами:

- В бухте за скалой стоит на якоре большая белая яхта. Если мне удастся подняться на борт, она увезет меня далеко-далеко, на край света. И тогда никому и никогда меня не найти.

Он увидел, что у меня по щеке скатывается слеза. Сбитый с толку, он пробормотал:

- Да что с вами?

Не шевелясь, не глядя на него, я сказала:

- Возьми меня с собой.

Он вскочил как ужаленный и воскликнул:

- Как это?

Судя по всему, он подыскивал слова, которые могли бы урезонить помешанную. Но сумел найти только:

- А ваш муж?

На этот раз я повернулась и, гладя ему прямо в глаза, тихонько повторила:

- Возьми меня с собой.

Он энергично замотал головой, но я поняла, что за этим он лишь пытался скрыть свое волнение. Облитый пурпуром заката, он проговорил:

- Вам двадцать лет, Эмма.

Как будто я сама этого не знала. А потом он направился к фургону, который стоял чуть выше. Открыв заднюю дверь, он бросил мне:

- Как вы думаете, почему я вас до сих пор не трогал? Ни за что на свете я не лишил бы вас невинности!

С этими словами он исчез в "гнездышке любви" - наверное, чтобы взять ружье, которое было нужнее ему, чем мне.

Сжав кулаки, я поднялась и подошла к бывшей санитарной карете. Прислонилась к ее стенке, чтобы не видеть, как он отреагирует на то, что я скажу, чтобы не показать ему ярость, жившую во мне и заставлявшую звенеть мой голос. И выложила ему всю правду.

ЭММА (8)

Поговорим о моей невинности.

Если не считать свидетельства о среднем образовании и диплома Руайанской художественной школы, у меня за душой не было ничего, когда я год тому назад явилась в агентство и управляющий, господин Северен, принял меня на работу. Это был востроносый коротышка, который для пущей важности выпячивал грудь и при ходьбе по-петушиному подскакивал - наверное, чтобы казаться выше. До того я несколько раз встречала его на улицах Сен-Жюльена, но обращала на него внимание ровно настолько, насколько он заслуживал, то есть нисколько.

С первых же дней он всегда находил предлог, чтобы оставить меня вечером на работе позже других. То исправить макет, то переделать иллюстрацию - чего он только не придумывал. Поначалу он ограничивался комплиментом по поводу моего туалета или цвета глаз - что уже само по себе было мне неприятно, ведь чтобы посмотреть мне в глаза, он брал меня за подбородок, - но очень скоро он осмелел до того, что, бывало, шлепал меня по мягкому месту или трогал за грудь, утверждая, что делает это без задней мысли, потому что он, дескать, старше меня вдвое.

Давать отпор я не осмеливалась, но день ото дня все с большей тревогой ожидала конца рабочего дня, а по ночам мучительные воспоминания не давали мне уснуть. И не с кем было поделиться. Я была чересчур робка, чтобы иметь друзей, а родители - те ничего бы не поняли. В их глазах господин Северен был уважаемым человеком, которого им было лестно поприветствовать на улице и который в любом случае заслуживает нашей благодарности уже за то, что нанял меня.