Любимец женщин - Страница 86

Вдруг мы услышали доносившиеся издали звуки колокола, что висел у нас возле кухни, и Морис так и застыл, не донеся вилки до рта. Глаза у него широко раскрылись, будто его только-только разбудили от глубокого сна, и он с неподдельным ужасом вслушивался.

- Что это?

Конечно, в колокол били не часто, но меня удивила его впечатлительность. Раньше в колокол звонили, когда к нам приходили англичане.

Я ответила:

- Ничего особенного. Просто подают знак, что пришел из Рангуна Чжу Ян играть в карты.

- Кто кто?

- Чжу Ян. У нас его зовут "Китаеза-Деньгам-Угроза". Никто еще не смог его обыграть.

Морис встал, обернулся к двери, глубоко вздохнул - видимо, чтобы окончательно избавиться от овладевшего им беспокойства, - и спросил:

- А что, здорово он играет?

Толком я ничего не могла ему ответить, я никогда не интересовалась, как они там играют и каким образом наших солдат обдирают как липку Заметив, что взгляд Мориса скользнул по матрасу - под ним лежали жемчужины, - я быстро зашептала:

- Нет-нет, Морис. Тебе это ни к чему!

ТОЛЕДО (4)

А теперь попробую описать вам, что происходило в "Карлейле" шесть часов спустя. Свет ламп с трудом пробивался сквозь сигаретный дым. Чтобы шум не мешал играющим, отключили вентиляторы, и было слышно, как снаружи барабанит дождь. Посреди палатки стоял стол. Его обступили безмолвные зрители, с напряженным вниманием наблюдавшие за игрой. Зрителями были две ночные сиделки, которые сегодня не дежурили, три медсестры и выздоравливающие британские и американские солдаты. В общем, человек пятнадцать, раскрасневшихся, растрепанных, потных, сидевших кто на стульях, а кто на ближайших к столу кроватях.

По одну сторону стола восседал Чжу Ян. Бритоголовый, в форме китайского генерала, с черными глазами-щелками и поистине восточным бесстрастием. За нашими деньгами он всегда приходил в сопровождении юной, стройной, очень красивой китаянки - Малютки Лю. Она и теперь стояла с ним рядом в черном платье с глубоким вырезом, стояла как неподвижная статуя - даже накладные ресницы ни разу не дрогнули - и курила сигарету в длинном китайском мундштуке.

Напротив Чжу Яна сидел Морис в бежевых штанах и гавайской рубахе, одолженной им у одного матроса из Олазы.

Морис осторожно клал жемчужину за жемчужиной на одну из чашечек крошечных золотых весов, уравнивая свою ставку со ставкой противника.

В начале партии у Чжу Яна не было жемчужин. Он ставил одиннадцать долларов за каждую. Теперь у него их стало даже больше, чем у Мориса, и с каждой партией все прибавлялось.

"Партия" - громко сказано, игра примитивнейшая: между игроками кладется колода, каждый берет по карте, и тот, чья карта оказывается старше, выигрывает.

Одна-единственная сложность: противникам иногда попадались карты одинакового достоинства. Морис в таких случаях торжествующе восклицал: "Свара!", а китаец молчал. Он не выказывал своих эмоций. Играющие тянули еще по карте - медленно-медленно, чтобы позлить противника и показать свою опытность. Китаец показывал свою карту и ссыпал себе на ладонь жемчуг, не удосуживаясь даже взглянуть, что за карту вытянул Морис.

Было уже три часа ночи, а Чжу Ян за все это время проиграл не более шести раз. Говорили, что он никогда не проигрывает больше семи, какая бы длинная ни была партия. Когда колода подходила к концу, карты тасовали и заново складывали в колоду, так что она никогда не кончалась. Мне казалось вполне резонным полагать, что эта партия продлится ровно столько времени, сколько потребуется Морису, чтобы проиграть весь жемчуг. Перед каждой ставкой он утирал тыльной стороной ладони пот со лба, выпивал глоток рисовой водки, стряхивал с сигареты пепел и заглядывал в старый носок - много ли там еще осталось.

К рассвету там не осталось ничего. На весы легли последние три жемчужины. Чжу Ян вытянул валета, Морис - семерку По "Карлейлю" пронесся вздох разочарования. Еще горше всем стало, когда китаец, поставив весь жемчуг против старого носка, выиграл и носок.

Игра длилась долго, зрители не выдерживали и, не дожидаясь конца, уходили спать. До конца досидели два британца и три американца - теперь и они собрались последовать примеру товарищей. На плече одного из них, сержанта Уилкинсона, уже прикорнула моя товарка, Вирджиния Косентино. Я стояла около Мориса. Напившийся, накурившийся и уставший, он пристально следил за тем, как тонкие пальцы Чжу Яна перекладывают жемчуг в носок. Внезапно встрепенувшись, он крикнул со слезами оскорбленного самолюбия на глазах:

- Стой, стой! Я ведь не сказал, что игра закончена! У меня еще есть бабушкино наследство!

Я обвила его шею руками и взмолилась с отчаянием:

- Нет, Морис, прошу тебя! Не делай этого!

Он оттолкнул меня, глядя на китайца злобно и вызывающе. Глаза-щелки Чжу Яна были по-прежнему непроницаемы. Малютка Лю наклонилась и что-то шепнула ему на ухо. Щелки совсем сузились. Китаец откинулся на спинку стула и спросил по-французски:

- Достопочтенный союзник, кажется, сказал: наследство?

Хоть и не понявшие ни слова из разговора, зрители вернулись к столу. Морис налил себе стакан и залпом осушил его. Зажег сигарету. Глубоко вздохнул, выпустил кольца дыма и начал говорить, причем лицо его стало на удивление нежным.

- Когда я был маленьким, мы жили в Марселе. Моя бабушка всегда ходила только в черном, даже летом. До конца своих дней она носила траур по покойному деду.

Своим соотечественникам и британцам я перевела это так:

- Он был ребенком. Его бабушка - вдовой.

ТОЛЕДО (5)

"И еще она была очень бедная, - вспоминал этот молодой человек вдалеке от родины. - Чтобы хоть что-то заработать, она ходила от подъезда к подъезду по всему кварталу Майской красавицы, храбро взбиралась по лестницам, одной рукой держась за перила, другой прижимая к себе кошелку и черный зонт, с которым не расставалась. Нажимала на кнопку звонка. Она едва успевала перевести дух и унять сердцебиение, как дверь открывалась и на пороге показывался либо мужчина в майке, либо женщина в халате. Мужчина, недовольный тем, что его оторвали от чтения газеты, угрюмо говорил бабушке: