В каком-то смысле это действовало на беглеца успокаивающе. Охрана только толпами и занималась. Котиньяк напрасно надрывался, пытаясь разогнать эту ярмарку, а мне было тошно, что вместо чудовища я видела рядом с собой товарища по несчастью, единственную опору.
Я пожарила то, что оставалось в морозилке. У меня со вчерашнего дня ни крошки во рту не было. Когда мы сели за стол, я увидела свою согнутую пополам вилку. С минуту наблюдала, как он ест руками, а потом и сама принялась есть точно так же.
- Вот видите, Ляжка, - проговорил он с набитым ртом, - не так уж это и трудно.
В стенном шкафу он нашел бутылку вина. Налил нам обоим. Раньше вино пила только моя помощница.
- Мне не было и семи, - продолжал он, - а я уже знал: все, что кроме киношки и аспирина называют отражением цивилизации, - сплошное рабство.
- Не называйте меня Ляжкой.
- Хорошо, Каролина. Выпейте, это вас взбодрит.
Чуть позже, когда мы кончили есть, он тихо сказал мне:
- Я никогда не думал, что дело примет такой оборот. Сожалею, что доставил вам столько неприятностей.
Я пожала плечами. Мне было зябко даже в потемках кухни. Он прикрыл окно, чтобы не слышать шума толпы, и продолжал:
- А вы красивая, Каролина. Что бы там обо мне ни рассказывали, я не взял ни одной женщины силой, но в эту ночь я чуть было не сделал это.
- Напрасно лишили себя удовольствия, - сказала я, разумеется, с горечью.
Все горожане с сочувственными лицами перемалывали предположения о том, что он тут со мной выделывает, да не один раз, а десяток, и не как-нибудь, а с аппетитом. И тут сорока-парикмахерша не жалела красок, уж это наверняка. Я заметила, что из нас двоих он смутился больше. Опустил темные глаза и принялся что-то искать в кармане. Вытащил мятую пачку английских сигарет. Я встала, чтобы принести спички. Когда я к нему подошла, одна бретелька сползла у меня с плеча - я самую малость помогла ей сползти.
Поднесла к сигарете спичку, и моя грудь оказалась как раз на уровне его лица. Я чувствовала, что сердце у меня бьется в горле. И при каждом вздохе грудь высоко вздымается. Так и стояла я возле него и ждала, пока он закурит. Даже если бы огонь жег мне пальцы, я бы не тронулась с места. И говорить я не могла, иначе сказала бы Бог знает какие глупости, лишь бы завлечь его в спальню.
В конце концов он отстранился. И заговорил о своем решении, но совсем не о том, которому я приготовилась принести себя в жертву.
- Дождусь-ка я ночи, - сказал он мне, - а в темноте найду средство отсюда выбраться.
Я посмотрела на него долгим взглядом. Благодарным, потому что наконец от него избавлюсь, и грустным - потому что по вине обстоятельств конец этой истории таков. Поверьте, если бы он изнасиловал меня столько раз, сколько должен был это сделать по расчетам толпы на улице, я бы отпустила его и ни о чем не пожалела. Ах, если бы я могла вернуться на несколько часов назад и исправить свою утреннюю ошибку, крикнуть в окно всем этим людям, что я тут со своим любовником, - да, да, и у скрытницы директрисы есть любовник, - отправив их всех к чертям собачьим. Я уверена, что он не причинил бы мне никакого зла. Я уже не верила, что он совершил все эти преступления. Он бы подождал, пока все уляжется, и продолжил свой путь. Может быть, я во время этого ожидания даже отдалась бы ему без всяких угрызений совести Но вспять не вернешься и ничего не исправишь.
Я подняла бретельку и сказала:
- Вы можете убежать и сейчас. Я знаю как и могу показать.
Он удивленно и недоверчиво смотрел, как я открываю дверь кухни. Я дружески кивнула - пойдем, мол. Вставая, он бросил на стол нож.
Мы поднялись в спальню - я впереди, он следом, - и на этот раз мне вовсе не было стыдно. Но сердце у меня щемило, щемило от тоски. Когда мы вошли туда, я на секунду вспомнила себя такой, какой была накануне, когда стояла прижавшись к стене. И сказала:
- Вашу грязную одежду придется связать в узел и унести с собой. Они не должны знать, как вы были одеты. - Подойдя к окну, я осторожно приоткрыла ставень. - Глядите!
Он снова стоял подле меня, но теперь даже не решался ко мне прикоснуться.
- Видите в глубине сада узловатую сосну? - спросила я и указала на нее пальцем. Он подтвердил.
- И заросли за ней? Прекрасно! Так вот за дроком, где-то в метре от земли, стена разрушена. Мы затянули отверстие металлической сеткой, но отогнуть ее ничего не стоит. За стеной начинается густой сосняк, который тянется до самого пляжа.
Я обернулась к нему. Он слушал, как внимательный ученик, и я поняла, что говорю привычным тоном директрисы.
- Вы пока присмотритесь, а я приготовлю вам узел. Отходя от окна, я нечаянно споткнулась, и он, такой стеснительный теперь, удержал меня, и у меня снова съехала бретелька. Он смотрел на меня своими темными глазами с такой нежностью и благодарностью, что моя решимость поколебалась. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его взгляда, и нашла в себе мужество сказать с раздражением:
- Оставьте меня. Мало ли вы меня лапали?!
Он опустил и вторую бретельку и ласкал мне грудь, чего я так страшилась вчера. Теперь я принадлежала ему вся целиком, а он просто-напросто дрожал за свою шкуру. Он оставил меня.
Я подошла к шкафу. Бросив случайный взгляд в зеркало, удивилась: волосы у меня растрепались, и лицо было искажено страхом - я боялась того, что мне предстояло.
- Думаю, что и там стоят солдаты, - сказал он, повернувшись к окну.
Язык мне не повиновался, и я не смогла ответить. Присев на корточки, продолжала следить за собой, скосив глаза в зеркало. В одной руке у меня был узел с его грязной одеждой, другую же я сунула под шкаф, где нащупала ружье, приклеенное снаружи к его дну изоляционной лентой. Муж специально прятал его здесь, чтобы в случае чего иметь под рукой Помнится, я еще смеялась над ним. Оторвать его было парой пустяков Бессознательно я протирала ствол грязной рубашкой.