Любимец женщин - Страница 3

- Проведем нашу первую брачную ночь здесь, пока я еще на что-то гожусь!

Съехав с дороги, он остановил фургон на опушке соснового бора. Мы вышли каждый со своей стороны и направились ко входу в "гнездышко любви", как называл заднюю часть фургона мой муж. Я ненадолго задержалась у двери, чтобы насладиться прохладой и послушать ночных птиц.

Когда я поднялась в фургон, Северен успел зажечь спиртовку и облачиться в пижаму, купленную им по случаю свадьбы, голубую в желтую и черную полоску, на нагрудном кармане которой были вышиты его инициалы. Хвастливо заявив мне: "Я все предусмотрел", он вытащил из ящика бутылку игристого и поставил ее на столик вместе с двумя металлическими чарками. Мне не хотелось вина, но я выпила немного, чтобы избежать ссоры. Потом, видя, что я сижу на одном из матрасов не поднимая глаз и не говоря ни слова, муж вздохнул:

- Ладно, я понял.

Он закурил сигарету и вышел из фургона - прогуляться, пока я разденусь. Прикрывая створки двери, которую он оставил открытой, я увидела, что он усаживается немного поодаль, на насыпи.

Я расстегнула крючки на платье и аккуратно сняла его через голову. Видимо, шорох ткани у самых моих ушей помешал мне услышать другой звук, поскольку я тотчас почувствовала, как меня хватают в охапку и грубая рука зажимает мне рот. Я даже не успела удивиться столь нелепой выходке мужа. Глухой, сдавленный голос - не голос Северена - скомандовал мне:

- Тихо! Не шевелитесь!

Сердце словно оборвалось у меня в груди.

Потом меня опрокинули навзничь, почти оторвав от пола. В свете спиртовки я мельком увидела рослого молодого человека с бритым наголо черепом и со щетиной на лице, в рубахе грубого полотна без ворота. От него воняло болотом. Он прижимал меня к себе, и я ничего больше не видела, но по звукам догадалась, что он запирает дверь фургона.

После этого он лихорадочно прошептал:

- Если будете слушаться меня, я не причиню вам зла.

При этих словах он склонился надо мной и вперил взгляд своих темных глаз в мои. Я не знала, как дать ему понять, что он меня душит, но он, должно быть, прочел в моем взгляде, что я слишком перепугана, чтобы защищаться, и убрал ладонь с моего рта. Не давая мне опомниться, он потащил меня, задыхающуюся, полуголую, к переднему сиденью, говоря все тем же хриплым, прерывающимся голосом:

- Сейчас вы сядете за руль, и мы поедем.

По пути он задул спиртовку. Я собралась было возразить, что почти не умею водить машину - и это было правдой, - но он перебил меня:

- Делайте что я говорю, иначе я убью вас.

Я перелезла через спинку сиденья. Он остался сидеть сзади, сдавив мне шею железной хваткой. У меня вылетело из головы, как нужно трогаться. Ощупью я нашла стартер. Уже он сам, этот мужчина, когда я покатила в темноте, протянул руку поверх моего плеча и включил фары.

Изо всех сил выворачивая руль, чтобы выехать на дорогу, я услышала, как по полу покатилась бутылка игристого и чарки. Я растерянно оглянулась, и на глаза мне попалась фигура моего мужа. Должно быть, когда заработал мотор, он вскочил на ноги и теперь так и стоял на том же месте. Лица его я различить не могла, но сама его окаменелость свидетельствовала об ужасном состоянии, в каком он пребывал. Воистину живым укором был этот бедолага, брошенный в брачную ночь босым, в одной пижаме на опушке леса.

Мы покатили на материк. Мужчина, теряя терпение, орал мне в самое ухо, чтобы я поторопилась. Я ехала так быстро, как только могла, но наша колымага с ее "заново перебранным" мотором не выжимала больше шестидесяти километров в час.

Полуостров соединен с материком тридцатиметровым мостом, переброшенным через пролив, чье песчаное дно обычно обнажено и покрывается водой лишь в самые большие приливы, в период равноденствия. Задолго до моста мужчина приказал мне остановить машину и выключить фары. Я обернулась посмотреть на него. Сидя на койке, где я оставила платье, он вытаскивал из своих башмаков шнурки. Рубаха и штаны его, из той же грубой ткани, были заляпаны грязью.

Он связал шнурки в один, потом с кошачьим проворством поднялся на ноги и сорвал с моей шеи, потянув кверху, цепочку. Особой боли я не почувствовала, но не удержалась и вскрикнула. Он угрожающе занес надо мной ручищу и гаркнул:

- Замолчите!

После чего, стоя и касаясь бритой головой потолка фургона, он снял с моей цепочки висевший на ней золотой медальон и прицепил его к шнурку. Медальон был моей первой в жизни драгоценностью - его подарили мне на крестины. На медальоне была выгравирована Святая Дева с Христом-младенцем на руках. Несмотря на скудное освещение, мужчина очень ловко управлялся с этими мелкими предметами.

- Вот, - сказал он, - так будет правдоподобнее.

Он скомандовал, чтобы я приподняла волосы, и накинул мне на шею шнурок - так, что медальон оказался спереди. Я почувствовала - это самая настоящая удавка: он слегка потянул за конец, чтобы до меня быстрее дошло. Держа мою голову запрокинутой и прижимаясь к моей щеке колючей щетиной, он зашептал почти дружески, что было ужаснее любого крика:

- Скоро нам придется встречаться с людьми. Так вы уж постарайтесь быть на высоте. Одно неверное слово - и я вас задушу!

Мы снова пустились в путь. Я не в силах подобрать слова, чтобы описать свое тогдашнее состояние. Я мечтала об одном - проснуться. Проносившийся за стеклами пейзаж, хоть и виденный многократно, казался мне чужим и незнакомым, как в кошмаре. Меня бросало то в жар, то в холод.

Внезапно на фоне темного неба вырисовался мост. У въезда на него суетились фигуры с фонарями. Зажглись прожектора. Я притормозила и почувствовала, что мужчина, лежавший позади меня на полу, плотнее прижался к ящику и потянул шнурок под завесой из моих волос. Он спросил: